Не Надо Меня Удивлять Я Уже В Деленах Казино

Послесловие

В первом, трехгодичной давности варианте «Записок» этой главы не было.

Некоторые книги при переиздании снабжаются предупреждением: «Издание такое-то, дополненное». Книги эти – обычно научного жанра или справочники.

«Записки» не претендуют на уровень исследовательского труда. Повторяю: они – всего лишь свободные воспоминания о конкретных историях и конкретных людях. О людях в первую очередь.

Но несмотря на то, что опус этот – не учебник и не справочник, мне приспичило подправить его и дополнить.

Чего вдруг?..

За три года после первого издания кое-что в этой жизни напроисходило. Времечко нынешнее навыкидывало фортелей. Как было не отразить это?..

Я так поначалу и предполагал: брать поочередно главы и дополнять их. Скажем, в главе «о том, где играют», попытаться описать страсти, кипящие в казино.

Взялся уже, но понял: не потяну. Нет в душе созвучия казиношным страстям. Тот, кто взращен на живой музыке, кто сам играл на живых инструментах, сразу распознает фальшь синтезатора.

А какое может быть дополнение к главам «О репутации», «О совести», «О благородстве»? Нынешним игрокам, тем, кто в будущем засядет за мемуары, эти разделы придется опустить. За недостатком иллюстраций.

Главу «О том, как себя вести» пришлось бы переделать подчистую. Выправленная, она начиналась бы примерно так: «Собираясь на игру с малознакомым партнером, не забудьте дослать патрон в патронник»

Зато сколько можно было бы дописать к главе «О том, как заканчивают». Шурика с Шахматистом не без гордости помянуть. Не помянуть – вспомнить. Не пускают их нынче в казино Лас-Вегаса. Доигрались.

Впрочем, это единственное, радующее душу дополнение. Остальные – банально-тосксливые. Опять же: кого-то застрелили, кто-то спился, кто-то остался без крова. Зачем об этом лишний раз писать?

Идея дополнения каждой из глав провалилась.

И все же право на «Исправление и дополнение» я добыл. Очень уж мне хотелось вставить в новый вариант «Записок» один эпизод. Случившийся недавно, два года назад. Собственно, это не совсем эпизод.

В полном виде история тянет на сюжет для отдельной книги. Но книга Это, возможно, потом. А пока что

Тогда у меня была странная, несколько нервная полоса. Полоса предложений. Они были двух видов. Отдельные граждане предлагали себя в качестве учеников. Отдельные издатели предлагали взяться за «Одессу бандитскую» или «Бандитскую Украину». (Был бум бандитских книжных серий). Ни то ни другое меня не занимало. Я только-только выбрался не без потрясений из одной из многих своих репортерских историй. Переводя дух, с удовольствием ушел с головой в работу над новой книгой.

А тут визитеры, как сговорились: «Давай – учи».

Или: «Не выпендривайся, подписывай контракт». Это уже и не предложения были. Требования.

Накануне того самого эпизода у меня как раз состоялся вполне бесцеремонный разговор с одним дядечкой из Киева. Дядечка заявился ко мне домой и битый час настаивал на моем участии в проекте «Украина бандитская». Невнятно втолковывал, зачем ему нужен именно я. Хотя бы в качестве сборщика материала.

Самым удивительным было то, что я все-таки в эту история влез. Конечно, не благодаря дядечкиным втолковываниям, и несколько позже. Но все-таки И влез благодаря тому самому эпизоду.

До того как я (и не только я) оказался по ноздри втянутым в трясину злосчастного проекта, произошла та встреча. Я многим обязан ей. Без нее вряд ли бы выбрался из топи, но, правда, и вряд ли бы подался в совсем уж гиблые места

Не могу удержаться, чтобы не начать с немудреной банальной сентенции: все знакомства, встречи в этой жизни обязательно что-то дают нам, что-то открывают. Только большинство встреч мы не считаем открытиями. Из-за их незначительности.

Эта встреча оказалась открытием незаурядным. Впрочем, как оно обычно и бывает, сначала, в момент самой встречи, я этого как следует не понял

Если бы между этим эпизодом-встречей и визитом дяди-киевлянина прошло больше времени, я, может, и не связал бы их воедино.

Но их разделяли всего два дня.

Очередной дядя обнаружился возле меня, когда я собирался усесться в свою машину на стоянке. Неожиданно обнаружился, пока я открывал дверцу. Внезапно возник рядышком, словно прятался на корточках за соседним джипом.

По облику его трудно было представить сидящим на корточках. Этот дядя выглядел куда респектабельней предыдущего. Импозантный, сухой гражданин лет пятидесяти с большущим стильным носом и в очках. Но сразу же и ощутилось: эта импозантность – всего лишь маска знающего себе цену закройщика престижного ателье.

Он окликнул меня по отчеству и, когда я обернулся, поприветствовал с закройщицкой улыбкой.

– Доброе утро, – и пояснил свое возникновение: – Не мог дозвониться. Дай, думаю, подъеду. – Он извиняющимся жестом указал на стоящий за его спиной джип. То ли указал, то ли приглашал сесть в него.

Я сразу решил: «Опять»

Изобразив воспитанную улыбку, кивнул, здороваясь.

Закройщик улыбке обрадовался. С достоинством расцвел. Представился:

– Иннокентий Львович. – И поведал, вроде как оправдываясь: – Оказавшись в Одессе, обидно было упустить случай пообщаться с автором.

Я учтиво исполнил застенчивость. Поинтересовался:

– Вы, простите, откуда?

– Из Москвы.

Я не поверил. Был уверен, что он и недавний киевлянин из одной шайки.

Должно быть, ательешный этикет требовал теперь моей реплики, потому что собеседник затих, подержал паузу.

Я молчал.

Тогда подал реплику он:

– У нас к вам серьезное предложение. Может, подъедем в гостиницу? Там и поговорим.

Я глянул на часы. Для приличия. Спешить мне было некуда.

После утренней отсидки за компьютером решил податься на пляж Десятой улицы Большого Фонтана. Рассчитывал отвлечься. Постоять за спинами уцелевших могикан-преферансистов. Подпитаться энергией, которую в юности беспечно рассеивал именно в этом месте.

Но и ознакомление с предложением закройщика обещало отвлечь от утренней работы-медитации.

В любом случае, каждое предложение стоит выслушивать. Иди знай, как и что в этой жизни обернется.

Я присмотрелся. За тонированным стеклом автомобиля просматривался силуэт водителя.

– Час у меня есть

– С головой, – заверил собеседник.

– Езжайте. Я – за вами.

По дворцовой лестнице гостиницы «Красная» мы с закройщиком поднимались вдвоем. Водитель остался в джипе.

Вахтер, когда проходили мимо, подобрался. Разве что только честь не отдал. На меня пялился испуганно. Не знаю, кем для него был постоялец, но то, что тот уважительно пропустил меня вперед, потрясло старика.

Номер, к которому вел меня Иннокентий, оказался на втором этаже. Я вспомнил его еще до того, как мы вошли, у двери. Лучший номер гостиницы. Апартаменты. В нем много лет назад обыгрывали директора ленинградского универмага.

Вспомнилось, что директор все не мог успокоиться, огорчался тому, что ему пришлось ждать, когда из номера выселится принц. И мы огорчались. Тому, что не «хлопнули» работника торговли до переселения сюда. Столько, можно сказать, наших денег пустил на ветер, обитая в этой роскоши.

Роскошь с тех пор уцелела. Кажется, ее даже прибыло. К антикварной обстановке: озолоченной гнутой мебели, зеркалам, коврам добавилось несколько огромных картин.

В номере был только один человек.

Если интеллигентно-импозантный Иннокентий Львович производил впечатление закройщика престижного ателье, то человек в апартаментах мог быть клиентом этого ателье. При всей своей внешней беспородности.

Когда мы вошли (сначала, постучав, заглянул мой провожатый, потом пригласил жестом меня), он восседал в кресле, похожем на трон. Разговаривал по телефону.

Никак не отреагировал на наш приход. Еще несколько минут говорил, вернее слушал. Потом произнес в трубку только одно слово:

– Да. – И положил трубку.

Я к этому моменту уже устроился на мягком уголке. Уже успел разглядеть его.

Внешность у обитателя этих королевско-директорских хором, повторюсь, была вполне беспородной. Затруднительно даже выделить, что было самой впечатляющей деталью его физиономии. Изъеденная то ли оспой, то ли угрями кожа, махонькие, как пуговки, глубоко посаженные глаза и похожий на скрученную наспех дулю нос. И все это при выцветших бровях и плешивости. Вряд ли безукоризненность костюма могла исправить впечатление.

Выправило его другое. Я сразу понял: породы в этом уродце на десяток принцев, не говоря уже о завмагах. Она угадывалась с первого взгляда. Во властности, исходящей от него. Во флюидах уверенности, что все в этой жизни происходит так, как хочет он. Причем такое положение дел его даже не радовало. Принималось как норма.

И все же он мне улыбнулся. Улыбки таких субъектов обычно не предвещают ничего хорошего. В них не больше искренности, чем в оскале проголодавшейся гюрзы.

– Приветствую самого уважаемого мной преферансиста, – издал он хрипло.

Выбравшись из-за стола, хозяин апартаментов обнаружил рост намного ниже среднего и широченный торс. Направился ко мне.

– Добрый день, – улыбнулся и я. Насколько мог, искренне.

Прежде чем присесть рядом со мной на диван, он протянул широченную морщинистую кисть. Представился:

– Сева.

С отсутствием отчества я спорить не стал.

Иннокентий по-прежнему пребывал на ногах поодаль от нас. Как ввел меня, усадил, так сразу и самоустранился. По-видимому, этого требовал этикет.

Наблюдать церемониал было занятно.

– Правильно, – одобрил молчание хозяин. – Не против, если я перейду сразу к делу? Привычка не размазывать.

Я взглядом одобрил привычку.

Он кивнул и выдал:

– Как вы понимаете, кроме желания, как говорят у вас в Одессе, поговорить за жизнь, нас привело и дело

Это я понимал.

– У меня к вам предложение. Думаю, оно не покажется вам неожиданным

«Еще бы», – мелькнуло у меня.

– Я хочу предложить вам – Он сделал паузу.

«Ну, что ты тянешь, – подумал я, доброжелательно улыбаясь. – Обещал же не размазывать».

– Организовать у нас в Москве школу игроков.

Я почувствовал, как по-дурацки стала стекать с меня маска-улыбка. Спохватился, поправил ее. Только спросил:

– В каком смысле?

– Буду с вами откровенен. Заурядная игра меня не интересует. Из уже готовых игроков вы будете делать профессионалов.

– Вы серьезно? – спросил я. Искренне.

Он улыбнулся с укоризной: как я мог заподозрить его в несерьезности. Пояснил:

– В «Записках» вы многого недоговорили. Но чувствуется – Многозначительным взглядом он дал понять, что кое-что разглядел между строк.

А я все пытался собраться с мыслями. Сосчитать его. Поймать на том, что нужно ему совсем другое. Но зацепиться мне было не за что. Если он – по издательским делам, то Эта легенда, насчет школы шулеров ничего ему не дает. Может, действительно

– Нет, – взял и бухнул я.

Он не удивился. Кивнул.

– Я так и думал. И вас не интересует, как я себе это вижу?

– Как? – после паузы спросил я.

Моя благоразумная заинтересованность вызвала в нем одобрение. Он принялся излагать:

– Вы будете жить на дачной окраине Москвы. Особняк построен по европроекту. В вашем распоряжении автомобиль с шофером. – Он улыбнулся, пояснил: – В Москве так удобнее. Свободы перемещения – никакой. Зарплата

– Он осекся. – Скажем, тысяч пять в месяц. Ну и процент со всех будущих выигрышей ваших подопечных. Вы же сами все знаете – Он давал понять, что главу «Об учениках» читал внимательно.

Черт возьми!.. Когда-то такое предложение показалось бы

– Нет, – сказал я.

– Я так и думал. И вас не интересует, кто ученики?

– Кто? – вновь после паузы спросил я.

– Вот, – подчеркнуто заметил он. Дескать, в этом-то все и дело. – Учеников вы будете выбирать сами. Есть очень интересные кандидатуры.

Я смотрел на него с сочувствием. Жалко стало обескураживать его, всемогущего. Дело было даже не в том, что я не соглашусь. Пусть за обучение возьмусь не я – кто-то другой. Его ошибка в том, что он полагает: ученики не проблема. Даже ему с его властными замашками не под силу снабдить перспективных игроков генами шулерства. Я-то за свой предыдущий опыт усвоил, что без них, без генов, все учение – псу под хвост.

– Нет, – в третий раз повторил я.

– Почему? – спросил он.

Я решил растолковать. В конце концов, за всю свою суету он вправе был получить хотя бы разъяснения.

– Во-первых, я уже при деле. Во-вторых Ваша идея – утопия. Шулером сделать невозможно. Или почти невозможно. Кандидаты, о которых вы говорите, могут быть очень неплохими игроками, но этого недостаточно. Нужен божий дар.

– Вы сказали, почти невозможно, – попробовал он поймать меня на слове.

– Оговорился.

Мы помолчали.

– Хотите, скажу, что по этому поводу думаю? Прямо скажу. Как привык? – спросил он.

Я не ответил. Смотрел на него полуравнодушно-полуожидающе.

– Думаю, в «Записках», как бы это выразиться все несколько преувеличено.

Я не спорил. Постарался придать взгляду исключительное безразличие.

– Я, как человек, готовый вложить в это дело серьезные деньги, обязан был это предусмотреть. Если бы даже вы согласились, вам бы пришлось пройти экзамен

Я хмыкнул. Посчитал, что уже имею право на некоторое хамство.

– Неужели отказались бы сыграть с начинающим игроком? С кандидатом? – спросил он.

– Я дал обет.

– Вы дали обет не играть на деньги. Но в виде поединка

Я смотрел на него снисходительно. Уже случалось нарываться на жаждущих доказательств.

Сейчас не сомневался: игрок, которого припас для экзамена этот уродец, не подарок. Но не собирался играть не по причине сомнения в исходе. Этот распорядитель чужими поступками действовал на нервы.

– Я бы посоветовал вам взять другого учителя, – заметил я.

– Кого? – тут же спросил он. Деловито спросил.

С истинным интересом.

Я вдруг задумался. Кто из наших подошел бы для его проекта. И растерялся. Все, хоть что-то из себя представляющие, либо съехали, либо спились, либо Не о кого споткнуться, вспоминая. Надо же

– Вы написали, что мечтали найти достойного ученика, передать ему секреты, – проговорил он.

– Это время прошло.

– Вдруг кандидат вас заинтересует.

– Это невозможно. – Я встал.

– Одну минуту, – изрек Сева и бросил взгляд на Иннокентия.

Тот немедля вышел.

– У вас в Москве есть приличные исполнители, – уже миролюбиво заговорил я. – Зачем искать людей на стороне?

– Как их найдешь? – поддержал тему он.

Я подумал, что если бы меня действительно заинтересовал проект и я хотел бы помочь собеседнику, то добыл бы для него координаты Мопса, диспетчера столичных «катал» и гастролеров, снабжающего их игрой. Мопс знает все и всех. Насколько я слышал, он до сих пор при деле. Крестный отец одесских исполнителей при недавней встрече сетовал, что Мопс неплохо устроился, а коллег-провинциалов забыл.

– Да и зачем все это? – спросил я. – Ну, натаскаете вы людей. Где брать лохов? Нынче все по казино. Попробуй их оттуда смани. – Я усмехнулся.

Так и застыл с усмешкой, превратившейся в растерянность.

Дверь в номер открылась, и в проеме ее возникла девчонка-подросток лет пятнадцати, одетая в джинсы и футболку. Она смиренно шагнула в комнату. За ней вошел Иннокентий. Прикрыл дверь.

Я, не отрываясь, смотрел на вошедшую. Изумленно разглядывал ее скуластое восточное лицо с раскосыми глазами и смуглой кожей. Не понимал, что происходит. Потом перевел взгляд на всемогущего Севу.

– Проходи, – заметил тот девчонке. – Карты с тобой? – И мне, указав на стол: – Милости прошу.

Я растерянно сглотнул и не тронулся с места. Но не из вредности. Что тут было вредничать Это оказалось возможным. Кандидат меня заинтересовал.

Девчонка приблизилась к столу. Вопросительно взглянула на Севу. Тот кивнул, и она села. Аккуратно положила нераспечатанную колоду на стол.

Сева не стал открыто наслаждаться моим замешательством. Демонстрировал деловитость.

– Попробуете? – спросил меня.

Я шагнул к столу.

– Девочка, как тебя зовут? – елейным голосом, как ребенка, спросил кандидатку.

Девчонка посмотрела на меня непонимающим взглядом. Перевела его на дедушку-наставника.

– На хера? – спросил Сева.

Грубость из его уст, особенно в присутствии малолетки, прозвучала вразрез с вежливой до сих пор манерой разговора. Но не особо и удивила. То, что он способен на нее, было очевидно с самого начала.

– Как-то же должен я обращаться к сопернику, – пояснил я.

– На хера? – повторил Сева.

– Оно мне действительно не надо. Но – Я взял поучительный тон, – прежде чем играть, приличные люди знакомятся.

– Ее зовут Мо-хи-ра, – по слогам, как слабоумному, повторил Сева.

– А-а – сказал я. – Красивое имя. И во что – я не рискнул произнести красивое имя вслух, – девочка, ты хочешь поиграть? В «дурачка»?

– В покер, – спокойно выдал дедушка Сева.

– Ну? – удивился я, – Это такая игра, где сдают по пять карт. Знаешь? – Я обращался только к ребенку.

Сева принял мою ерничащую манеру. Отошел, уселся на диван. Дал возможность пообщаться нам тет-а-тет. Издалека, с любопытством, но и снисходительно слушал и следил за происходящим.

Снисходительность его не особо меня обеспокоила. Точнее, я уже был достаточно обеспокоен и без нее. Понимал: эта экзотическая малолетка – сюрприз. Иначе для чего весь спектакль. Но и как вести себя в такой ситуации, не знал. Не было у меня такого опыта. Опыт воспитания детей кое-какой был, а опыта профессиональной игры с ними в покер – ни малейшего. Вот я и ерничал.

Вариант отказа от игры мелькнул и отошел. Вопервых, после того как я лоханулся с двусмысленным имечком, отказ выглядел бы уже совершеннейшей насмешкой. Во-вторых, не мог я позволить себе не выяснить: что за всем этим кроется. Неужели это дитя и впрямь что-то может.

Дитя могло.

На вопрос об игре в покер, в которой сдают по пять карт, ответило серьезно и без акцента:

– Знаю. – И осведомилось кротко: – Почем?

Я ошалело посмотрел на Севу. Тот улыбнулся мне.

– На «Сникерс», – спохватился я. – Сдавай.

– Карты проверять будете? – вежливо спросило дитя-соперница.

Это уже было черт-те что.

– Распечатывай, – сказал я.

Девчонка послушно распаковала колоду. Спросила кротко:

– С семерок?

И после моего кивка убрала лишнюю мелочь. И принялась лихо врезать карты. То продольной, то поперечной врезкой.

Такого я еще не видел Такой безупречной техники врезки. Или видел очень редко. При том, что девчонка не глядела на карты. И на меня не смотрела. Отрешенный взгляд ее был направлен вниз, в сторону, в никуда. Она словно опасалась нарваться взглядом на что-либо конкретное.

Конечно, в игре врезка мало что значит. Так Полувыпендреж, полуудобство тасовки. Хотя некоторые сложные приемы «чеса» основаны именно на качественной врезке один в один. Исполнение ее требует долгой тренировки. И не всем дается.

Я не глянул на Севу не из вредности. Ошалело взирал на исполнительницу. Потом спохватился. Постарался придать взгляду одобрение, смешанное с умилением. Так смотрят взрослые на детвору, без запинки читающую стишки на новогоднем утреннике. Но думал: что же это творится?..

И все же Манера тасовать колоду, особенно при поединке шулеров, – это некий ритуал, выражение своей уверенности, демонстрация духа. Здесь никакого ритуала не было. Да и какой дух могла продемонстрировать эта девочка? Движения ее рук были точны, но кротки. Она словно не колоду тасовала, а привычно полоскала белье у себя в горном озере. И при этом без радости, но и без особого огорчения, думала о том, что ей на сегодня еще предстоит печь, убирать, доить

Наконец сдала карты. Заурядно, даже не попытавшись что-то «протолкнуть». И в следующую свою раздачу не попыталась. И в дальнейших.

Я тоже не торопился с исполнением. Удивлять-то собирались меня. Пусть удивляют. Конечно, сам образ претендентки и врезка произвели впечатление. Но не рассчитывает же продюсер, что я клюну на эти побрякушки. Он должен был припасти наживку поубедительней.

Минут десять игра шла впустую. Мы с раскосой в четыре руки полоскали белье. Я с некоторым даже разочарованием вынужден был признать: ни черта они не припасли.

В очередной раз сданные мне карты я не поднял, с сочувствием глянул на Севу. Встал.

– Что? – не понял тот.

– Умничка, – улыбнулся я девчонке, поднявшей на меня растерянные щелки. – Пять с плюсом. – И заметил Севе: – Идея хороша. Если выгорит, буду рад за вас.

– Вы не выиграли, – заметил Сева недоуменно. – Играли на равных.

Я усмехнулся. Не хватало того, чтобы я вздумал подтверждать свою репутацию на этом детеныше.

– Мы друг друга не поняли, – сообщил мне тогда продюсер. Глянул на подопечную, произнес:

– Ма, не жди.

Эта короткая реплика открыла мне две новости.

Во-первых, краткое имя азиатки – Ма, во-вторых, оказывается, она чего-то ждала.

Ма послушно собрала уже розданные карты и принялась начесывать колоду. Вполне профессионально затасовывать нужный расклад. Потом чистенько исполнила вольт со стола.

Это уже было любопытно. Я вновь сел.

В следующие минут десять мне был предложен приличный арсенал трюков. Стандартный боекомплект шулера средней руки. Несколько вариаций на тему «лишаков», четыре разновидности вольта, «гнутка», «кладка», «чес» врезкой и счетом.

Девчонка усердно, невзирая на регулярное обезвреживание с моей стороны, выискивала хоть что-то, что я бы проглотил.

Конечно, я был изумлен. И тому, что наблюдаю, и настырности Севы. Зачем я им нужен? Ведь кто-то же экипировал девчонку. Пусть этот кто-то и продолжает в том же духе.

Неужели у Севы хватает матерости понять: этого недостаточно. Но для того, чтобы понять это, надо быть самому игроком. И игроком с немалым стажем. Или иметь знающего подсказчика.

Во времена, когда я вынашивал идею об ученике, эту Ма воспринял бы как подарок судьбы. Но даже тогда понял бы, она – не попадание в десятку.

И сейчас наблюдал несвоевременно предложенную ученицу с унынием. Вся эта демонстрация трюков всего лишь и была демонстрацией. Холодной, выставочно-декоративной.

Не было главного. Души. Того самого божьего дара, о котором я говорил давеча Севе. Явно не было генов.

Через десять минут я вновь встал. Пооткровенничал с Севой:

– Я вам не нужен.

Мое откровение-похвала не произвело впечатления. Он даже не вдумался в него. Его волновало только то, что я все-таки не клюнул.

– Вы не выиграли, – напомнил он. С дивана.

Я хмыкнул. Не возвращаясь на стул, собрал карты. Если уж он так хочет

Хаотично врезал колоду несколько раз, дал девчонке срезать.

Я менял три карты. Девчонка одну. То, что итоговая ее комбинация будет «фул» дам, я знал еще до того, как начал тасовать. Как и то, что моя будет «фул макс». Еще я знал, что ей это будет неведомо. Трюк, который я использовал, не мог быть ей знаком.

– Слово? – спросил я, равнодушно глядя в раскосые глаза партнерши.

– Пас, – кротко сказала та после некоторой паузы.

Мне пришлось взять себя в руки, чтобы, собирая карты, не попытаться выяснить: неужто просчитался, сдал ей пустую карту?

При следующей сдаче ошибки точно быть не могло. Она паснула на «каре» валетов при моих королях.

Я ненавязчиво экспресс-методом проверил колоду на крап. И ничего не обнаружил.

При очередной сдаче блефанул. Дал плюс на мелкой «паре». Соперница переплюсовала. Причем несколько раз. До тех пор, пока я не спасовал.

Пацанка точно знала мои карты. Либо колоду подготовили профессионально, либо рубашка читалась по рисунку без всякого крапа. Определить это на ходу было невозможно. Когда столько лет не играешь, нет смысла заранее изучать особенности печатных валиков действующих полиграфкомбинатов.

– Другая колода есть? – спросил я у Севы.

– Мы вам подарим эту, – предложил тот со слышимой усмешкой.

Я обеспокоился. Значит, дело не в колоде. Но карты-то мои этой юной прачке известны. Остается два варианта. Из реальных. Либо я попал под научнотехническую новинку вроде изотопных карт (о таких слухи ходили), либо девчонка получает «маяки».

Новинка вряд ли имеет место. Зачем бы я был им тогда нужен. «Маяки» Когда-то фокусника Акопяна-старшего обыграли на «маяках» в этой самой «Красной». Нахально просверлили дыры в стенах и сигналили из соседнего номера.

В любом случае Черт возьми, мне приходилось напрягаться, чтобы вычислить, на чем меня «имеет» этот детеныш.

«Случайно» уронив карту, нагнулся за ней и украдкой глянул себе за спину. Дверь во вторую комнату номера была прикрыта не плотно, и темная щель вызвала подозрение.

Я стал собранней, поднимая карты со стола, теперь располагал их в руке так, как этого требовал бы поединок с профессионалом. Второй рукой делал окошко и даже сам видел их только под определенным углом и только одним глазом.

Это не помогло. Девчонка по-прежнему знала мои карты.

Но она не могла их знать На столе не было ни одного отражающего предмета. И полировки не было.

И главное Надежный метод определения того, что соперник пользуется крапленой колодой (отслеживание, куда направлен взгляд), ничего не дал. Соперник, словно издеваясь, пялился исключительно либо в свои карты, либо мне в глаза.

Ни на «рубашку» в момент сдачи, ни мне за спину. Только в глаза.

Как я ни напрягался Напряжение ничего не дало.

Реального объяснения происходящему не находил. Оставалась мистика. Как всякий шулер, к потусторонним толкованиям я всегда относился уважительно. Прошлый опыт научил уважению. Черт его знает. С таким разрезом глаз Может, в этом весь фокус? Вот тебе и отсутствие генов.

Если так Остается только взгрустнуть о том, что эту юную колдунью не отдали мне на стажировку лет десять назад. Хотя сколько ей тогда было: годков пять?.. Шахматисты начинают и раньше.

Я спохватился, отмахнулся от мысли-наваждения. Ясновидение соперницы явно имело более внятное объяснение. Может, и впрямь изотопы?

Как бы там ни было, мне приходилось признать себя пусть и не проигравшим, но и не выигравшим. И странно, но я не считал себя задетым, облажавшимся. Против меня явно использовали трюк весомый. И я понял, что он имеет место. К тому же вышел из ситуации с достоинством. Отбросив карты, заметил не девчонке – Севе:

– Молодцы. Но

И Сева, и Ма, и даже Иннокентий были само внимание.

– Это может не пройти. Если вычислят, подстрахуются, смогут помешать. Что она тогда будет делать?..

Сева несколько секунд вдумчиво смотрел на меня. Потом вдруг кивнул:

– Поэтому я и обратился к вам. Если бы к этому добавить нюансы

Теперь кивнул я. Снисходительно:

– Хорошо бы. Погоняла бы нашего брата-афериста.

– Беретесь?

– Нет.

Возникла долгая пауза. В течение нее я разглядывал девчонку. То ли покорное, то ли виноватое выражение на ее лице. Думал: «Где вас, ребятки, носило раньше».

В нынешней моей жизни для предложенной экзотики места не было. Я знал это точно. И чувствовал примерно то же, что алкоголик, который вечером «зашился», а наутро обнаружил, что из его кухонного крана течет чистый «Абсолют».

От ностальгии отвлек меня Сева.

Я перевел на него взгляд и встряхнулся. Изумился. Этот хозяин жизни пребывал явно не в своей тарелке. Кажется, даже покусывал щеку изнутри.

– Я так понимаю, дело не в оплате? – понял он.

Я улыбнулся.

Он спросил:

– Есть конкретная причина?

– Да не нужен я вам, – попытался утешить его я. – Ма – умница. Готовый игрок. Я же ее не обыграл.

– Ты ее сосчитал, – вдруг перейдя на «ты», сказал Сева. – Значит, может сосчитать и другой. Нужна – гарантия.

Я развел руками: ничем не могу помочь.

Он вновь покусал щеку. Смотрел на меня исподлобья, не враждебно. Похоже, прикидывал, чем может взять меня. Зачем-то ему был нужен именно я. Или он просто закапризничал. Решил заполучить меня, как, должно быть, получал все в этой жизни.

Мне его стало почти жаль. И я не сомневался, что отвязаться от него будет непросто.

Но я ошибся. Сева вдруг взглянул на девчонку. Ненадолго, но пристально. И тут же что-то изменилось в нем. Он тут же сдался. Словно четко понял, что заполучить меня не удастся. Улыбнулся улыбкой гюрзы. Достал визитку. Отдавая ее, сообщил:

– Если надумаете, позвоните. Это телефон моего представителя в Киеве. – И тут же протянул руку, давая понять, что и так спалил на меня уйму драгоценного времени.

– Пока, – сказал я сосредоточенно разглядывающей меня девчонке. Кивнул и Иннокентию.

И вышел.

Выходя из гостиницы, нес в душе осадок неудовлетворенности. То ли от собственного поведения, то ли от поведения людей, которые, предлагая мне соучастие в сомнительном проекте, открыли явно меньше, чем я хотел бы.

С другой стороны: чего ради им было открывать мне все? До моего согласия. Но я не сомневался, и в случае согласия ни черта бы мне не открыли. Разве что прожиточный минимум информации.

Неприятное чувство, когда тебя держат за «болванчика» в преферансе.

С ним, с этим неприятным чувством, я сел в машину, с ним отъехал от гостиницы. Ведомый им, сделав круг, вернулся, припарковал свою «БМВ» за углом здания, расположенного напротив «Красной». Через проходной угловой двор прошел к нужному мне подъезду. Поднялся на второй этаж. Аккуратно вынул осколок разбитого камнем запыленного стекла из рамы лестничного пролета. Сквозь отверстие выискал взглядом окна апартаментов. В зале шторы были по-прежнему разведены.

Что, кого рассчитывал увидеть?

Вряд ли и сам я смог бы ответить на этот вопрос.

Но увидел

Сначала долго наблюдал вышагивающего от окна в глубь номера и обратно хозяина Севу. Похоже, он что-то излагал в движении. Кому – видно не было. Понятно, что или Иннокентию, или девчонке. Или им обоим.

У меня уже прилично устали глаза от напряжения. От опасения хотя бы моргнуть, пропустить нечто важное. Я уже собирался ненадолго отвлечься, передохнуть, когда увидел человека, вошедшего в поле зрения в сумеречной глубине номера. Я узнал его не сразу. Еще бы, столько лет не видел. Да и видел-то всего два раза, когда гастролировал в Москве. Но все же узнал. Этим человеком был Мопс

Перечитал описание этого эпизода и спохватился. Что это, послесловие к написанной книге? Или предисловие к следующей?..

Не судите черных овец. Глава Ирина Фингерова

Мы продолжаем полную публикацию романа-буриме - совместного литературного проекта Всемирного клуба одесситов и газеты «Вечерняя Одесса».

Предыдущая часть здесь

Не судите черных овец. Глава Блюдечко с голубой каемочкой

Прошло десять дней. Я не описывал события, происходившие в моей жизни. «Все путем!» — сказала бы пра. С Сюзи мы восстановили отношения. Тем более у нас появилась общая задача — найти чемодан с этюдами Василия Васильевича Кандинского. О нем я уже прочитал пяток книг. Более того, я узнал, что в Одессе в двадцатые годы двадцатого столетия была превосходная коллекция русского авангарда. И неизвестно когда исчезла. Искусствовед Абрамов даже нашел фотографии, как эта коллекция экспонировалась в зале музея. И рядом с супрематистами висели работы Кандинского.

Родственники с дачи разъехались. Теперь на Ромашковой жила бабушка Оля, которая не отходила от картины. Фирменные сырники бабушки стоили мне каждый день трех часов жизни и сопровождались стенаниями о судьбе полоумной матери, старого афериста и ее варикозных ног. Я представлял, что бабушку можно закрутить, как кран с назойливо-громкой каплей, мешающей заснуть, и мысленно проделывал эту процедуру раз сто. Наконец дед Сережа вернулся с рыбалки, и она переключила свое внимание. Забыл сказать, бабушка жила здесь под охраной. Вальдемар нанял двух спортивных парней, которые поселились на даче.

Мы с Сюзи прозвали их «черными овцами». Хоть иди знай, может, они как раз белые.

Писать вновь меня заставил вчерашний разговор. По скайпу позвонила Анюта. Вначале беседовали про отдых, про море, про «Лимончелло», а потом История пра настолько впечатлила меня, что ее голос до сих пор звучит в моей голове. Аккомпанементом ему служит мистическое звучание диджариду. Прислушайтесь

— Однако! — восхитилась Анюта и, чтобы скрыть смущение, вдруг заинтересовалась содержимым своей маленькой сумочки. Достала перламутровую пудреницу. Нос тут же защекотала бархатная пыль. Улыбнулась мелькнувшему в зазеркалье таксисту. Осмотрелась по сторонам: все-таки аэропорт, из окон которого виднеются пальмы вместо панельных высоток, — это вам не хухры-мухры.

— Винтокрылое такси подано, моя королева! — Вальдемар отвесил шутливый реверанс.

Он относился к той категории мужчин, которые никогда не смотрели на дорогу, управляя автомобилем в американских фильмах х годов, зато успевали блеснуть белоснежной улыбкой. Тоненькие змейки усов взлетали над верхней губой и, в сочетании с глубоко посаженными глазами, придавали Вальдемару крайне проницательный вид.

Упакованный в нарядный фрак «таксист» приоткрыл дверцу, помог пассажирам взобраться на борт вертолета и провел инструктаж на чистейшем русском. Мишель оказался Мишей, родом из Харькова. Семиминутный трансфер из аэропорта Ниццы летел на всех парах в Монако, а Миша рассказывал о том, как закончил швейное училище в Запорожье, не забывая прерываться на описание достопримечательностей. Они летели над морем, рассекая облака.

Анюта сжимала вечно холодную ладонь Вальдемара (холодную из-за болезни Рейно, которую Анюта не преминула сплагиатить и добавить в свою коллекцию). Вальдемар рассасывал мятный леденец и нюхал серебряные волосы Анюты. Миша по-настоящему любил свое дело.

Монте-Карло окутала бледная синеватая ночь, сквозь которую просвечивали огни улиц. Анюта вдохнула чужой воздух и мгновенно ощутила, что все происходит наяву. Вальдемар тащил ее за собой, многочисленные витрины мелькали в лабиринтах узеньких улочек, в глазах начало рябить, сердце неистово колотилось

— Здесь пахнет пиротехникой, — Анюта радостно воскликнула, догадавшись наконец, что за запах залез к ней в голову.

— В Монте-Карло проходит фестиваль фейерверков, — предположил Вальдемар. — Надо торопиться, дорогая Аннэт, нас ждет Мария!

Наконец они оказались на Place du Casino и застыли. Казино, плавно перетекающее в театр. Здание, выполненное в стиле боз-ар, потрясало своей громоздкостью и легкостью одновременно. Мраморный брат парижского оперного снисходительно смотрел на суетливых туристов.

— Пришло время для арии нашей любви, — хихикнул Вальдемар.

— Какой же ты интриган, — усмехнулась Анюта и погрозила собеседнику указательным пальчиком, зажатым в крупное платиновое кольцо.

Взяв свою даму под руку, Вальдемар поздоровался с охранником по-французски и достал из кармана желтую карточку, закатанную в ламинат с потускневшей фиолетовой печатью. Их пропустили без вопросов.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — отметила Анюта и позволила себя увести.

Помпезные залы стелются друг за другом, как склеившиеся безешки на фарфоровом блюдце. Стенам не продышаться от обилия картин, бронзовых светильников и азартных ожиданий посетителей. Анюта и Вальдемар проходят центральные залы не останавливаясь и ныряют в неприметную дверь «For staff only».¹

— Что мы делаем? — Анюта вконец перестала понимать, что происходит.

— Идем к Марии, — Вальдемар добавил металла в голос, — я ведь уже говорил, дорогая.

Пройдя через кладовку, заваленную потрескавшимися рамами, страусиными перьями, пустыми горшками, швабрами, огнетушителями и сломанными рулетками, Анюта и Вальдемар оказались в длинной прямоугольной комнате, задрапированной темно-синей тканью. Только при беглом осмотре Анюта насчитала не менее пятидесяти картин.

— Это и есть Мария, — Вальдемар замялся, — моя единственная любовь, — сделал паузу, — до того, как я встретил тебя, Аннэт!

— Я несколько в замешательстве, — Анюта не торопилась с бурным проявлением эмоций только в тех случаях, когда от нее их ожидали уж слишком явно. Впервые за все время знакомства с Вальдемаром Анюта подумала, что он уж слишком старается. — Это что твоя галерея? Здесь?

— Я расскажу тебе эту историю, Аннэт. Только тебе. Это невероятная история. Больше двадцати лет назад я умудрился подхватить тяжелейший грипп. Я жил тогда в Париже, любил луковый суп, ненавидел Сену, никогда не болел, спал плохо, неярко. Странно все складывалось. Я несколько дней провалялся в лихорадке, несмотря на все горчичники и пилюли. Мне приснился крайне реалистичный сон. Стою я на краю пропасти и думаю, прыгать мне или нет, а я тогда планировал возвращаться в Украину, с работой не ладилось совсем, стою и тоскливо мне так И вдруг вижу вращающуюся башню из металлических спиралей, и она надвигается прямо на меня. Я взял и отошел от края пропасти. И как-то полегчало. А через неделю наткнулся на рекламку: «Выставка русского авангарда. Башня Татлина. Музей Помпиду». Я нутром чувствовал — надо там быть! Так и случилось. Встретил я там старинного друга, Витьку, — оказалось, он теперь коллекционирует картины, женился на внучке Патиниоти, тебе не надо объяснять, кто это. Так все и началось. Это судьба, Аннэт, понимаешь?

— И наша с тобой встреча — судьба? — Анюта язвительно усмехнулась и пожалела, что не может закурить прямо сейчас.

— Судьба! — с жаром согласился Вальдемар. — Все же складывается! У меня частная галерея, люди сюда приходят непростые совсем

— Знаешь, я фаталистка. — Анюта выставила правую руку перед собой и задумчиво уставилась на то, как тусклые блики отражаются на поверхности кольца. Частная галерея подделок под русский авангард

В комнате установилось напряженное молчание. Вальдемар занял выжидательную позицию — торопиться было нельзя. Подумает еще, что все это время его интересовали только картины. Пускай даже так оно и есть, но что за женщина! Потрясающая женщина!

— Придумала! — воскликнула Анюта и хитро блеснула янтарными глазами.

В ту же секунду она скрылась в кладовке, устроив там дикий шум, и вскоре вернулась с кучей хлама под мышкой.

— Если веришь в судьбу, любчик, доверься судьбе. Доверишься? — Анюта склонила голову набок и усмехнулась.

— Тебе я доверил бы самое ценное, — начал Вальдемар.

— Вот и отлично, — перебила Анюта. С тех пор, как чары Вальдемара начали понемногу рассеиваться, к ней вернулся командный голос. — Сейчас мы устроим спиритический сеанс! Спросим у самого Василия Васильевича, хочет ли он прописаться в вашей синей комнате.

Вальдемар вытянулся в лице, но спорить не стал. Молча наблюдал за тем, как Анюта разложила прямо на полу необходимый для магического ритуала инвентарь. Непонятно, откуда она раздобыла мел (видимо, кладовка старинного казино была выручай-комнатой на все случаи жизни) и нарисовала на полу большой круг. По кругу написала все буквы алфавита, цифры от нуля до девяти и два слова: «да» и «нет». В центре поставила точку и поместила туда блюдце, внутри которого тушью намалевала стрелку.

— Клади пальцы на блюдце! — Анюта чуть было не засмеялась, глядя на потерянный вид Вальдемара. — Первый раз, что ли? — иронично спросила гадальщица. — Так, теперь задаем вопрос!

— Василий Васильевич, вы здесь?

Блюдце слегка задрожало. Вместе с вечно холодными пальцами Вальдемара. Он почувствовал резкий прилив крови к ушам и протрактовал это как легкий потусторонний ветерок. Вроде бы стрелка колыхнулась к пугающему «да». А может, это Вальдемар неудачно моргнул?

— Василий Васильевич, картины все еще в Москве? — Анюта вжалась в блюдце своими костлявыми длинными пальцами, и ее поставленный громкий голос эхом разносился по комнате.

Единственное окно в тусклой комнатушке открылось от сквозняка (Анюта неплотно закрыла дверь), и деревянная рама предупреждающе заскрипела.

Блюдце колыхнулось. «Нет».

— И, наконец, последний вопрос. Василий Васильевич, стоит ли мне иметь дело с Вальдемаром и Марией?

Анюта бросила быстрый взгляд на своего ухажера, и его левый ус невротично дернулся.

Но прежде, чем правый ус Вальдемара это заметил, выключился свет.

¹ Только для персонала (англ.).

Ирина Фингерова

ПЕРЕЙТИ К ОГЛАВЛЕНИЮ РОМАНА

Семен Дукач прославился, когда студентом MIT обыгрывал казино Лас-Вегаса в блэкджек. Он создал самую успешную в истории команду, которая за несколько лет заработала игрой $4 млн. Эта история заинтересовала Голливуд и легла в основу фильма «21» с Кевином Спейси в главной роли. Но Дукач быстро разочаровался в легких деньгах и решил посвятить себя бизнесу, инвестициям и премии Troublemaker Award. В интервью Лизе Осетинской он рассказал, в чем выгода от вложений в мигрантов, зачем миру нужны хулиганы, почему он делает ставку на Украину, а не на Россию, и чем ему нравится Алексей Навальный.

«Беженцы — это я сам»: почему полезно инвестировать в мигрантов

— One Way Ventures — название твоей компании. Что имеется в виду?

— Это венчурный фонд [объем фонда — $28,5 млн. — The Bell]. И мы вкладываем только в фаундеров-иммигрантов. И название работает хорошо, потому что абсолютно все иммигранты, которых я пока в жизни встречал, просто мгновенно понимают, что мы имеем в виду. И почти никакие неиммигранты этого не понимают. Когда ты покупаешь билет в одну сторону — это о многом говорит.

goalma.org?v=cwy2OGQ6sng&feature=goalma.org

— О чем говорит то, что человек купил билет в один конец?

— О том, что пути назад для него нет.

— А разве сейчас мир не изменился? Сейчас можно купить билет в один конец, а через месяц купить билет назад?

— Это можно практически, это не то же самое, конечно, как когда мы уезжали в году, и, действительно, нельзя было физически вернуться.

— Почему это хорошая ставка, чтобы инвестировать?

— Именно потому, что эти люди не сдаются, они уже прошли этот опыт: когда ты едешь в мир, где ты не понимаешь, откуда ноги растут. Даже если ты знаешь язык (а часто они его не знают), ты не можешь полностью чувствовать другую культуру. Тебе трудно, ты лишен всей среды, в которой вырос. И ты вынужден все равно доказывать, что у тебя все получится. Если ты после этого еще способен свою компанию открыть — это будет уже вторая компания, потому что первая — это был твой переезд, и она уже успешна. Иммигранты — это люди, которые уже испытаны, уже уникальны, более амбициозны, более независимы. И также это люди, которые понимают как минимум две культуры. Именно та маленькая пропорция людей, которые готовы уехать, обычно лучшие из тех, кто есть в любой стране. Если посмотреть все стартапы, в которые венчурные инвесторы вкладывали деньги, то где-то в четверти из них фаундеры — это иммигранты. А 3/4 — американцы. Но если посмотреть на единороги, которые стоят больше миллиарда долларов, то больше половины с иммигрантами.<> Я смотрел на свои личные цифры, у меня результат в два раза больше среди иммигрантов, чем среди местных.

— Они стоят в два раза больше?

— Да. Они продались за большие деньги. Я заработал гораздо больше.

— Если б вместо меня здесь сидел Трамп, что бы ты ему сказал?

— Да пошел ты!

— Прям вот так?

— А как иначе? Если бы я был посильнее, я бы, наверное, дал в морду, но я не способен. Я не стал бы с ним разговаривать. И причем я однажды встречал его, когда в казино играл, он владел казино в Атлантик-Сити. Просто отвратительная мерзкая тварь.

— А так можно в Америке про президента говорить?

— Шутите что ли? Я думаю, все слушатели знают ответ на этот вопрос. Даже в России можно [в России действует статья УК РФ «Оскорбление представителя власти», с марта года за «оскорбление власти в интернете» могут назначить штраф до тыс. рублей и заблокировать материалы. — The Bell]. Но только осторожно. А в Америке можно абсолютно спокойно.

— Мы к России еще вернемся. Расскажи, как твоя стратегия входит или не входит в противоречие с официальной государственной политикой? Со временем появится стена, вопрос только в том, за чьи деньги она будет построена. Законодательство в отношении иммигрантов ужесточается, процедуры замедляются. Я думаю, что Америка столкнется в какой-то момент с меньшим количеством иммигрантов.

— Ты хочешь сказать, что в Америке существует какая-то единственная национальная политика? Совершенно неочевидно, что построят какую-то стену [во время предвыборной кампании Дональд Трамп обещал построить бетонную стену вдоль границы с Мексикой протяженностью км. По данным последних опросов, 58% американцев выступают против этого. — The Bell].

— Тот факт, что президент очень хочет построить стену, не означает, что ее построят?

— Ты думала, что президент тут имеет абсолютную власть, как в диктатуре, как в России? Здесь все-таки демократия. Здесь не только президент не имеет абсолютную власть, но и количество власти президента значительно меньше, чем количество власти Конгресса или Верховного суда, он на третьем месте после этих двух структур. Власть распределена между этими тремя структурами неравномерно. У президента [власти] немножко меньше все-таки. И конкретно построить эту стену он, скорее всего, не сможет.

— Не отражает ли он точку зрения какой-то части Америки? Он же не сам это придумывает.

— Конечно, какой-то части отражает. Наверное, примерно половина [населения] страны относятся к иммигрантам с подозрением [по данным Pew Research Center, 62% американцев считают, что иммигранты укрепляют страну, 28% — иммигранты являются бременем для США. — The Bell]. Но я не думаю, что людей можно разделить на половины. Подавляющее большинство страны способно менять свое отношение к разным вопросам и к разным людям в зависимости от ситуации. Если человеку дать намек, что у него недавно появилось много проблем в жизни и в этом виноват этот козел отпущения, то он, возможно, испугается.

— Что сделало Америку особенно популярной для людей, уезжающих из других мест? Ни одной другой такой страны нет.

— Во-первых, не факт, что будут продолжать [приезжать]. Мне важно, чтобы была свобода, куда поехать, если есть такое желание и нужда. Желательно, чтобы мир был такой, чтобы никуда ехать не надо было, чтобы везде было хорошо, но пока это не так. А в Америку люди едут сегодня, потому что до сих пор сюда можно ехать. Когда ты сюда приезжаешь, оказываешься в стране разных культур, наций, этнических групп, а не в стране, в которой доминирует одна группа. В России тоже очень много этнических групп, но все-таки русские имеют незаурядный статус в России, как немцы в Германии, французы во Франции, итальянцы в Италии. А в Америке такого нет. Ты можешь быть откуда угодно, и рано или поздно ты станешь настоящим американцем, если ты хочешь.

— А есть ли какие-то национальные особенности у фаундеров и у тех, кто начинает стартапы в зависимости от того, откуда они приехали?

— Есть, конечно, какие-то склонности. Но мы верим, что любой человек, родившийся где угодно в мире, способен на все. И он должен иметь эту возможность, должен иметь шанс. И я не понимаю идею, что ты должен иметь визу, разрешение [на работу], чтобы просто открыть компанию, кого-то нанять на работу или самому просто работать. Мне кажется, вот тут прогресса недостаточно. Даже в Америке люди считают, что они имеют право задавать такой вопрос: «А иммигранты вообще полезны нам для экономики или вредны?» Иммигранты создают рабочие места, в четыре раза меньше шанс, что они в тюрьму попадут, чем местные.

— Потому что надо работать. Некогда.

— Да. Это не те люди, которые хотят буянить и ломать. <> Дело же не в том, полезны ли эти люди для экономики страны, в которую они приезжают. Вопрос такой: «А кто, к черту, дал тебе право вообще ограничивать другого человека? Чем ты лучше его? Тем, что тебе повезло, ты родился [здесь, поэтому] можешь говорить ему, что он не может тут работать? Ты не владеешь своей страной. <> Не хочешь иммигрантов впускать, не нанимай его на работу, никто тебя не заставляет. Но, если я открыл бизнес в Америке и я хочу нанять человека из Нигерии, Гаити, почему мне скажут, что я должен нанять тебя [местного], а не его [иммигранта]? Потому что ты тут родился? Это то же самое, как если бы мне говорили, что я черных не могу нанимать, а белых могу, потому что черные вообще рабами должны быть. Что это за ерунда? Мы, как человечество, уже переросли такие понятия. Мы верим, что люди рождаются равными. Любой человек имеет право на шанс. Поэтому мы судим людей по тому, что они делают, а не по тому, кем они родились. Средневековье закончилось.

Америке очень выгодно, если караван бедных людей из Гондураса пройдет через всю Мексику пешком и войдет в Америку. <> Потому что это самые лучшие люди: они пешком идут км с детьми и сумками. Это не те люди, которые будут сидеть на заднице и требовать пособия, те в Гондурасе остались. Это самые сильные [люди], которые верят в себя, в будущее, которые вкалывают.

— Может быть, так не будет в Америке, потому что они не получат здесь пособие. Но когда они придут в Германию, они, скорее всего, могут получить социальные бенефиты.

— Конечно, можно все сделать компетентно или плохо. Но не впускать людей вообще, на мой взгляд, несправедливо. Иммигранты — это и есть моя страна. Это мои люди. Эти беженцы – это я. И моя лояльность, скорее, к ним. Меня их интересы больше волнуют, чем интересы страны, в которую они приезжают.

— Я читала в одном из твоих интервью о твоих принципах инвестирования. Они меня удивили. Цитата такая: «Я не смотрю на бизнес-планы, не делаю due diligence, я инвестирую интуитивно в команды, в которых чувствую страсть и внутреннюю силу. Эти люди должны хотеть не денег заработать, а менять мир». Этот принцип сохраняется?

— В какой-то форме да. Это сохраняется, когда я инвестирую собственные деньги, делаю, что хочу и как хочу, по настроению. <> Я так действовал несколько лет подряд: сначала вкладывал свои деньги с расчетом как можно быстрее заработать. Потом я заработал и почувствовал, что, в общем-то, мне много не надо, мне нормально, комфортно жить.

— Достаточно — это сколько?

— Около десятки [$10 млн. — The Bell], наверное, достаточно для человека. Смотря какие привычки. Сейчас, конечно, уже было бы недостаточно десятки.

— Аппетиты растут?

— Аппетиты растут, конечно, но не экспоненциально. <> Мы сейчас фонд подняли, поэтому пришлось подсчитать все бывшие результаты. И оказалось, это в среднем 36% в год за 19 лет, если смотреть на exit и cash.

— Это очень много. А как?

— Всегда сначала должно повезти, иначе не хватает денег, чтобы создать дальше хорошие результаты. Когда эта цитата была, <> я еще тогда был ангелом-инвестором, но стал очень-очень активным. Тогда у меня появилась цель просто общаться с самыми интересными фаундерами, быть полезным, помочь им, получать от них какую-то энергию жизненную. Они все молодые, творческие, технологические, интеллектуальные. Это здорово. Мне весело. И да, я вносил там $50 тыс. или $ тыс. Но в первую очередь я хотел быть им полезным. И я выбирал людей, которым я хочу помочь, с которыми хочу провести время. Не всегда получалось, иногда надоедало, иногда углублялся, был более полезным. И со временем научился влиять сильнее на их судьбу, быть ментором настоящим.

— А как ты влияешь на судьбу фаундеров, кроме чека?

— По-разному. В основном зависит от того, зачем и почему ты хочешь влиять, насколько ты небезразличен, насколько ты их любишь действительно. Иметь много знаний тут не сильно помогает. А человеку нужно, чтобы кто-то со стороны инвесторов, менторов действительно разделял несчастья и как-то хотел по-настоящему помочь из правильных соображений.

— А можешь рассказать конкретную историю?

— Да много таких историй. Часто это связано с моментом, когда ты теряешь какую-то веру и застываешь в дыре, где становится хуже и хуже. И иногда посторонний человек может немножко повернуть твою траекторию. Мои результаты улучшились именно в период, когда я меньше всего думал о результатах. <> У меня появилась репутация в гораздо более широком кругу. Я искренне любил своих фаундеров, вкладывал в великих людей. Мне были до лампочки их компании. Моя лояльность была к ним лично. И они это чувствовали, ценили, они об этом говорили. И потом стали появляться более интересные сделки. Более сильные фаундеры, которые идут сразу к венчурным фондам, и меня все равно включали в эти раунды. Я жил 20 лет в Бостоне, но не знал тут большинство людей в стартап-системе. Но за эти пару лет всех сразу узнал и узнал людей в Сан-Франциско, в Европе, на Украине у меня было несколько успешных сделок. Потом меня пригласили в Techstars акселератор [второй крупнейший акселератор для стартапов в США. Вложился в стартапов. Общий объем привлеченных средств — $6,8 млрд. — The Bell] и попросили руководить довольно успешной и престижной программой. После Techstars я и Эвелина Бучацки создали венчурный фонд One Way, который вкладывает в иммигрантов.

— Ответственность повысилась?

— Да. У нас сейчас огромные амбиции с этим фондом. Мы делаем это для того, чтобы повлиять на мир. Чтобы мир, который я описывал тебе, стал настоящим. Мир, в котором люди имеют свободу передвижения, в котором границы более или менее открыты, в котором иммигрантов ценят как тех, кто максимально создает что-то для всех остальных. Чтобы повлиять на создание такого мира, я могу инвестировать в технологические компании — это все, что я всю жизнь делал, я больше ничего не умею. <> Мы хотим иметь много партнеров. А чтобы собирать большие фонды, нужны очень хорошие результаты, и у нас большая амбиция заработать максимальные деньги для этих инвесторов сейчас. Не просто чтобы их обогатить, а чтобы показать, что мы можем построить что-то большое и глобальное. Плюс я — тоже существенный инвестор, разумеется. Там $3,5 млн этого фонда — просто мои деньги.

— Можешь рассказать про свою самую дикую ошибку?

— Много ошибок. Много людей, про которых ты очень быстро понимаешь, что они никогда ничего большого не построят. Подавляющее большинство моих инвестиций — компании просто обанкротились.

— Какие проценты?

— Больше половины. Как любой венчурный фонд: если 40% обанкротится, у нас будет отличный результат.

Как обыграть казино с помощью математики, попасть в кино и разочароваться в легких деньгах?

— Расскажи, каким образом ты стал играть в карты?

— Я учился в аспирантуре в MIT. Иду по коридору, вижу — висит бумажка: заработай 10 тыс. баксов за лето.

— Тебе захотелось просто заработать деньги?

— Нет, мне хотелось не на этом заработать. Мне было интеллектуально интересно [MIT Blackjack Team —
команда студентов из MIT, Гарварда и Гарвардской школы бизнеса успешно обыгрывали казино в блэкджек более 20 лет. — The Bell]. Все же знают, что казино обыграть нельзя, а ты можешь, это приятно, моей хулиганской натуре это очень подходило. Я все-таки из Советского Союза приехал, а там пойти против системы и как-то выиграть было лучшим из всего, что может быть.

— Я посмотрела художественный фильм. Называется «Двадцать одно», в главной роли — Кевин Спейси, он играет нехорошего профессора, который втягивает хорошего умного мальчика в эту игру.

— Да. Это просто авторы вдохновились нашей историей.

— Каким образом можно выиграть у казино? Просто считать в уме, держа карты в голове? Почему так все не делают?

— Трудно. Работать надо, дисциплину надо [держать], практиковаться. Людям лень.

— Это для людей экстраординарных способностей или обычных?

— Наверное, выше среднего способности [надо иметь], но не экстраординарные.

— Насколько правда то, что показано в фильме, что казино серьезно охотятся за такими людьми?

— Охотятся. Не знаю, как сейчас, но тогда уж точно очень охотились.

— Как это происходит?

—По-разному. Иногда очень красиво. Например, в Англии подходят ко мне: «Сэр, мы, конечно, не хотим вас расстроить или обидеть ваших гостей, но вы немножко слишком хорошо для нас играете. Пожалуйста, в буфет или в любую другую игру [можно], но в блэкджек мы, к сожалению, больше не можем с вами [играть]». Это в Англии было. Бывало, что угрожали, намекали, что [будет] могила в пустыне или что-то такое. Иногда быки там все-таки работали. Вообще фильм, на самом деле, очень правильно впечатление передал.

— Правда ли, что приходилось периодически маскироваться, переодеваться, чтобы тебя просто не распознали, что ты один и тот же человек?

— Да, конечно. Все время.

— А насколько это вообще легально?

— Что, переодеваться? Еще не хватало, чтоб переодевания запретили. Все, что мы делали, было легально. Обычно нас ловили на том, что мы где-то в ресторане вместе ели, и они замечали. Одного из нас знают, потом второго находят и говорят: «Этот был с этим, значит, не надо, они слишком умные».

— Когда ты выигрываешь в казино, ты должен платить налоги?

— Конечно. Обычный налог на доход. Казино нас действительно не любили. Если бы мы делали что-то нелегальное, они бы настучали, нас бы поймали. Там надо было очень осторожно себя вести.

— Вот ты первый раз едешь в Лас-Вегас. Как было ощущение?

— Жара дикая. градусов по Фаренгейту. Это больше 40°С. Я должен был с одной девушкой из этой команды [MIT Blackjack Team] встретиться у вулкана. Я в куртке, а там деньги эти, я не могу ее снять, потому что в ней куча денег. С меня льет пот. Я хожу вокруг вулкана. Я помню, так началось. Потом нервничаешь еще, не привык к этим большим суммам.

— Ты помнишь свои ощущения после первого выигрыша?

— Я даже не помню, выиграл я или проиграл. Было много выигрышей, было много проигрышей. Приятнее всего, когда ты знаешь, что делаешь правильно, что статистически у тебя получится и ты принял правильное решение. Мы знали, что мы должны играть по правилам, там очень легко было сделать ошибки. Мы старались их замечать, записывать. Но надо было именно предсказуемо правильно себя вести. И мы знали, что результат, в конце концов, будет таким, каким он должен быть. Через три года мы должны были выиграть, по нашим расчетам, $5 млн с небольшим.

— Оправдалось?

— Да. Мы выиграли $4 млн с небольшим в этот момент.

— А нужно было бороться с азартом?

— Я как-то не страдал. Я никогда не играл в карты просто так. Никакого азарта не было. Работа, на самом деле, такая кропотливая, детальная очень.

— Как была устроена команда? Что такое команда в данном случае?

— Буквально команда. Устроена была как фонд, наверное. Собирали капитал и делили потом, деньги передавали друг другу, чипсы в казино, играли, возвращали, симулировали. Потом на базе того, кто сколько делал, распределяли как-то выгоду между теми, кто вкладывал больше денег, и теми, кто тратил больше времени. Мы находили какой-то баланс, спорили об этом много.

— Какие роли были у людей? В команде один пас отдает, другой забивает.

— Да. Бывало. Иногда мы по отдельности играли, а чаще играли вместе. Действительно, были люди, которые вели счет, а другие, которые были большими игроками, притворялись пьяными или какими-то непонятными левыми людьми.

— Ты разрабатывал планы?

— Я и то и то делал. Тренировал людей и вообще просто лидировал в организации. Налоги платил.

— Ты работал как СЕО компании?

— Я и был СЕО.

— В какой момент ты понял, что все, больше не могу, надо завязывать?

— Не было момента, что больше не могу. Было труднее и труднее, но я мог дальше. И некоторые из этих людей продолжают сейчас играть, а я просто потерял желание. Мне надоело то, что мы ничего хорошего ни для кого не производим. Никто спасибо не говорит, клиентов нет. Мы просто получаем кайф от того, что мы команда, мы – хорошие, они – плохие, это приятно. Приятно принадлежать к чему-то, своя группа против кого-то такого сильного большого.

— А они плохие?

— Конечно. Ой, я их не люблю. Не люблю я казино до сих пор. Не имею с ними вообще ничего общего. Они отвратительные, потому что обманывают людей. Люди думают, что они выиграют. Они напитки предлагают, раскручивают людей, подсаживают людей на привычку. Я, наверное, преувеличиваю, что они все плохие. Но тогда особенно, я же был еще молодой, они были враги. Плюс угрозы всякие, когда мы попадались, они нас выгоняли. Какого черта вы нас выгоняете? Что мы несколько миллионов какие-то несчастные выиграли? Он миллиарды в год зарабатывает. Блин. Это же маркетинг прекрасный для них. Им недостаточно, что они 99% людей обыгрывают. Их бесит, что кто-то может их обыграть.

Мне надоело и хотелось все-таки делать что-то, что создается в обществе, а не просто получать кайф от того, что мы обыгрываем кого-то. Да, мы их умнее, IQ у нас выше, ну и что? Они не самые умные люди, с которыми надо сравнивать себя и получать удовольствие от того, что ты умнее. Не лучшая карьера на свете работать в казино. И то, что мы их могли обыграть, — это такое поверхностное удовольствие. И в какой-то момент ребячество надоело, и захотелось сделать что-то более интересное в жизни.

«Я не Сергей Брин. Я инвестор»: бизнес, ошибки и феномен Кремниевой долины

— Я учился в аспирантуре в MIT. Моя первая работа была в e-commerce — протоколы платежей в интернете. Я этим занимался, а тут играю в карты, а кто-то другой там eBay открыл. И я почувствовал все-таки: нет, я хочу назад в технологию, карты — не мое.

— То есть работа чисто ради денег не работает?

— Да, конечно. Деньги — это только часть того, что нам нужно от работы. Нужно также, мне кажется, что-то делать для более широкого общества. Когда у меня появилась софтовая компания после карт, я со всем завязал, потому что просто сфокусировался на компании. Первый клиент, который меня своим «спасибо» задел за живое, был New York Times. Мы продали продукт, который ускорял динамические веб-сайты, New York Times. И New York Times использовал эти динамические сайты, и они решили проблему с серверами, они их добавляли. В какую-то неделю новостей гораздо больше, и все читают New York Times, и сайт падает. А благодаря нашему софту сайт больше не падал. Они были очень благодарны. Я вдруг понял, что — вау, я способен на такое, а чего я в карты играл. Никто мне спасибо не говорил.

— Расскажи, после твоей первой компании, которая здорово взлетела с $50 тыс. до $30 млн, у тебя было несколько неудачных компаний [Дукач был сооснователем Fast Engines Vert, Pdffiller, Global Cycle Solutions. Также он был председателем правления goalma.org — The Bell].

— Были ошибки. Первая тоже. Большая часть этих денег при выходе тоже пропала, потому что был stock [акции. — The Bell] другой компании, там был crush, все рухнуло в году.

— Пузырь доткомов?

— Да. Я там тоже потерял.

— Ты получил не просто деньги, а акции другой компании, которая обрушилась?

— Но я получил несколько миллионов деньгами, но в основном это были акции.

— Расскажи про опыт провалов компаний. Почему они произошли и чему ты научился?

— Главное, чему я научился, — это то, что я довольно посредственный предприниматель. Я не оператор, я инвестор, ангел. 20 лет своей жизни все, что я делаю, — это вкладываю в стартапы. Когда я 5 лет это делал, начать что-то свое было уже ошибкой. Я не так в этом сильно преуспеваю. Если бы я сейчас начал, конечно, получилось бы немного лучше, я чему-то научился. И ведь умные VC мне не давали деньги, они чувствовали, конечно, что я не тяну, я не Сергей Брин, который построит Google, это не я. Я — инвестор.

— А в чем между ними разница?

— Просто характер другой. Я люблю делать много разного, переключаться с одного на другое. А свою компанию надо растить очень долго в одном направлении. И вообще коллективом большим руководить я не умею, только маленькими могу руководить, пара десятков человек.

— Когда компания лопается, какие ты испытываешь эмоции при этом?

— Я вкладываю суммы денег, которые могу вполне комфортно потерять, так что никаких финансовых последствий я не ощущаю. Если они все лопнут, я потеряю свой капитал. Но так как лопаются не все, я рассчитываю на то, что большинство прогорят. Бывает, что ты видишь, что сделал ошибку, и в этого человека никогда больше вкладывать не будешь. А бывает наоборот, что ты знаешь, что ты сейчас сделаешь правильно и вложишь в него опять, просто пока не получилось, но в следующий раз он будет иметь больший шанс на успех, потому что он какие-то уроки извлек из этого. Не во всем же виноваты люди. Вкладывать надо в людей, главное — это люди.

— Меня удивляет, что ты продолжаешь это делать из Бостона.

— Меня тоже иногда удивляет. Что-то застрял в этом Бостоне надолго. Я тут почти 30 лет. Когда у тебя есть дети, ты хочешь с ними общаться и жить, но вот ты развелся. И оказывается, не так легко взять бывшую жену, ее нового мужа и детей, перетащить их в город, где ты хочешь жить. Ты живешь там, где надо. Дети — все-таки ответственность. Ты их наделал, ты их любишь, ты их не бросишь. До того как мы начали этот фонд, я чуть не уехал. Уже совсем землю купил в Сан-Франциско. Я думал переехать, но что-то меня тут задержало. Сейчас родители, они пожилые, я с ними рядом так долго, не хочется их бросать, когда я им тем более нужен.

— Феномен Кремниевой долины. Когда люди находятся там и рассказывают, какие они фанаты долины, это я могу понять. Интересно, как долина выглядит извне.

— Мне нравится долина. Я туда часто езжу, часто инвестирую. Там какая-то критическая масса очень качественных фаундеров, более сильных, чем где-либо еще. Это здорово. Но там есть свои проблемы.

— Возможно ли повторить этот феномен Кремниевой долины где-то еще?

— Не думаю. Нет.

Политика: коррупция, Украина, Troublemaker Award

— Я выкопала одну из твоих цитат. В одном из интервью ты сказал: «Еще я добавил специальное требование для желающих из России получить у меня финансирование. Эти люди должны заявить о своей поддержке Навальному».

— Это момент был такой. Я не могу сказать конкретно, кого им надо поддерживать. Но я могу сказать, что, конечно, у меня сформировалось сейчас довольно много связей с Украиной. Я не оттуда, но просто случайно знаю там много людей. И у меня есть к ним симпатии какие-то. И просто на эмоциональном уровне мне трудно было бы иметь дело с людьми, которые поддерживают агрессию и войну, аннексию Крыма и т.д. Это меня, конечно же, лично задевает. У меня есть равный партнер в этом фонде, который политически разделяет эти мнения, она считает Украину своей страной, у нее украинский флаг дома в Америке висит, хотя она из Бразилии. У меня нет никаких флагов, я не патриот никакой страны. Но она патриотка как раз. Она любит Украину, 8 лет там прожила. И, соответственно, очень лично обижена на военную агрессию России. Да, мы чувствительные на эту тему, но мы никак не блокируем ничего русского, мы открыты ко всем. Мы вкладываем постоянно в русских иммигрантов, которые в других странах. И мы, конечно, ничего против них не держим за политику их страны.

— То есть это было заблуждение молодости по поводу Навального?

— Я ничего против Навального не имею. Но я бы не стал требовать, что ты должен поддерживать этого или того. Это было немножко несерьезно.

— Что тебя привлекает в Навальном?

— Сильный мужик. Смелый, сильный, про коррупцию резонирует. Но не все нравится: когда он говорит про кавказцев, мне не очень нравится. Но в принципе мне нравится просто наглость, что он не боится. Я знаю, что мне не нравится вертикаль власти, этот уровень, не нравятся силовые структуры, бывший КГБ. И национализм такой сильный мне не нравится ни в Англии, ни в Америке, ни в России. Но он особенно мне не нравится в странах, которые еще способны военными действиями его развивать. Это неприятно.

— Как бы ты объяснил Навальному, почему виза со Средней Азии – это неправильно?

— Я бы попытался дать ему все аргументы, которые выражал здесь. Но я бы не сказал, что именно виза со Средней Азией — это плохо. Я не считаю, что должна быть открытая экономическая зона конкретно для Средней Азии, просто потому, что был Советский Союз и исторически так сложилось. Я в это не верю. Я считаю, что вообще нигде никаких виз не должно быть. Я думаю, Навальный был бы не против когда-нибудь увидеть мир, в котором нет виз ни для каких стран. Мне кажется, для него это временное решение ситуации — визы для всяких там -станов. А в далеком будущем, я надеюсь, он со мной согласится, должны быть открыты границы и с Европой, и с Азией.

— Расскажи про российских фаундеров или фаундеров из России, в которых вы вкладывали.

— В нашем фонде, где у нас всего 15 инвестиций, два фаундера из России. Оба в Сан-Франциско. Один – это Momentus Миши Кокорича. А второй – Дима Ставиский с компанией Edwin. Самая успешная компания в фонде называется Brex. Ее создал мальчик из Бразилии <>. В 14 лет он создал первый стартап. В 15 продал за миллион долларов в Бразилии, открыл второй стартап, полностью потерял все деньги, снова вернулся к родителям. Третий открыл в 17 лет, и эта компания выросла большой, он ее продал, пошел вкалывать в Стэнфорд. Три месяца [проучился] в Стэнфорде, бросил, [поступил в акселератор для стартапов] Y Combinator, [сделал] полный пивот, а потом [создал] Brex. Ему сейчас 22, и они уже больше миллиарда [долларов] стоят. Очень быстро выросли.

— Чтобы закончить тему о взаимоотношениях России и Украины. Ты видишь какой-то выход из сегодняшней ситуации?

— Мирный выход из сегодняшней ситуации? Я не знаю. Мне кажется, это зависит от Путина. Это его решение, как он закончит ситуацию. Мне кажется, что на Украине сейчас общество прогрессирует быстрее, чем в России. И, соответственно, рано или поздно оно его экономически перегонит. И я думаю, это повлияет на политическую ситуацию внутри России. Мне кажется, что, если на Украине экономика будет развиваться быстрее и эффективнее, чем в России, это как-то повлияет на мнение людей в России насчет того, что вообще произошло.

— Если бы ты делал денежную ставку или какой-то вклад, ты бы поставил на Россию или на Украину?

— На Украину, конечно. <> Дело в том, что есть люди, которые достаточно верят в свои принципы, чтоб как-то объединяться, что-то изменить, готовы собраться на площади и действительно пытаться сделать что-то лучше и не бояться. Это характеры, общество, культура, которые способствуют развитию больших бизнесов. <> Это положительные все вещи, силы молодежи, когда страну не держат пожилые люди под контролем. А новое поколение верит в будущее. Вера в будущее — очень важный атрибут для бизнеса. Там появилась какая-то более однозначная вера в свое будущее. В России очень много скептицизма по поводу будущего страны. И на сегодняшний день зачем вкладывать в стартапы, когда люди не очень-то верят в завтрашний день. Все, по-моему, деньги держат за границей и стараются все побыстрее продать. Там ничего такого длинного, большого и великого не строится уже давно.

— Возможна ли ситуация, при которой ты инвестировал бы в компании, находящиеся в России?

— Конкретно в России вряд ли. Просто потому что там, действительно, нет гарантий никаких. Тут мои взгляды даже не нужны. Даже если бы у меня не было никаких взглядов, просто кто сейчас в Россию будет инвестировать? Там непредсказуемость полная, грабеж и непредсказуемость. Никто в Россию не инвестирует уже давно. Ну, один фонд какой-то был, недавно их тоже арестовали.

— Чтобы закрыть политическую тему. Некоторое время назад ты учредил награду, которая называлась Troublemaker Award. И две из трех наград получили люди, которые делали что-то в России. Это Надежда Толоконникова и человек, который покрасил звезду в цвета украинского флага.

— Но он точно был украинец.

— Да, и есть. Почему ты перестал выдавать эту награду?

— Времени нет. Да и денег тоже не бесконечное количество. Я просто думал тогда это расширить, собирать какой-то фонд. $10 тыс. слишком маленькая награда, она должна быть больше. Я просто свои $10 тыс. отдавал, у меня не было никаких людей. Это [должна быть] организация, чтобы повлиять на мир. Может, когда-нибудь я вернусь к этому. Но если это делать серьезно, то надо, конечно, собирать деньги с разных людей и выдавать более большие призы и иметь людей на работе, которые этим занимаются постоянно.

— Почему troublemakers важны? Что вообще для тебя troublemaker?

— По-русски хулиган. Хулиганы важны, потому что они – это те, кто ломают, чтобы создать. Я не любому хулигану давал [приз], я давал людям, которые пытались что-то хорошее сделать в этом мире, а не просто хулиганить, чтобы хулиганить. Толоконниковой дал приз не за то, что она в соборе видео снимала, а за то, что она написала письмо, в котором объявила голодовку, чтобы поддерживать других женщин в колонии, где сидела. Я проникся к письму и отдал приз.

— А чем тебе так запала эта история со звездой?

— Абсолютная смелость этого пацана.

— Есть ли человек, которому бы ты дал премию за прошлый год?

— Точно были какие-то, я даже думал. Но хочется мне сейчас это связать с иммигрантами. Я бы сейчас этот приз возродил бы назад, но для чего-то связанного с мигрантами. Если бы люди, например, пропускали нелегально людей через границу. [Строили бы] тоннели какие-нибудь, стены ломали, я за что-нибудь такое хотел бы дать.